ПОРТОС
(история о том, как умирал бездомный) У страны, где так относятся к своим гражданам, нет будущего.
19 февраля 2010
Елена Ринн
Его звали Дмитрий Владимиров. Друзья, проживающие вместе с ним в подвале одного из домов на проспекте Ветеранов, называли его Портосом. Почему Портосом? Потому что был он большой (пока не похудел от болезни), по комплекции похожий на героя романа Александра Дюма Портоса, потому было в нем какое-то внутреннее благородство, чувство собственного достоинства.
Он был признанным лидером маленькой группки людей, организовавших свое бытие в подвале. В том, что им разрешали там быть, не выгоняли и давали ключи от подвала, была заслуга Портоса. Он был надежен, поддерживал в подвале идеальный порядок, которые его друзья по несчастью, постоянно находящиеся в состоянии легкого подпития, не смели нарушать. Портос пользовался среди обитателей подвала уважением и непререкаемым авторитетом. Не дешевым авторитетом кампанейского собутыльника, не авторитетом сильного, а нравственным авторитетом, авторитетом человека с принципами.
Я приехала на Ветеранов по просьбе Петра (кличка «Ганс»). Его голос в телефонной трубке звучал встревоженно: «Человеку очень плохо, у него сильные боли в животе, но его нигде не принимают, и мы не знаем, что делать».
Петр встретил меня на остановке, мы пошли к подвалу. Я ждала на первой площадке лестницы, пока ребята вывели Диму. Его лицо было абсолютно серого цвета, живот огромен, как у женщины, которая вот-вот должна родить. Видно было, что каждый шаг дается человеку с трудом, что ему неимоверно больно.
Диму три раза возвращали из больницы № 15: два раза со справками, один раз – без справки. В двух справках было написано, что у Димы гепатит С, цирротическая стадия и асцит (это когда в животе накапливается вода). Врачи говорят, что когда в животе накапливается жидкость, человек испытывает очень сильные раздирающие боли. В справках было написано, что пациент Владимиров в экстренной госпитализации не нуждается, ему показано плановое лечение (т.е. в поликлинике). До поликлиники Дима дойти бы не смог, в подвал или в подъезд врача из поликлиники вызвать нельзя (нежилые помещения поликлиниками не обслуживаются). Оставлять человека без помощи в таком состоянии было нельзя.
Вызываю скорую. Приезжает. Женщина-врач, выходя из машины, возглашает: «Опять! В третий раз!.. Да не берут же тебя, зачем же тебя везти, пешком же назад идти придется!..» Я прошу ее: «Везите, пожалуйста! Видите же, человеку плохо». Соглашается. Садимся в машину, доктор запрашивает больницу, дают снова 15-ю, на Авангардной ул., прошу дать другую, поскольку пациент имеет право на выбор лечебного учреждения и поскольку с 15-й отношения явно не складываются. Доктор уговаривает диспетчера. Едем в 26-ю, на ул. Костюшко. По дороге врач объясняет мне, что должны сделать врачи, чтобы облегчить Диме боли.
Приезжаем в больницу. Там, морщась, берут у Димы кровь, мочу, меряют температуру… Ждем осмотра хирурга, 2 часа. Молодой врач, примерно Димин ровесник, подходит к кушетке, на которой едва сидит скорчившийся от боли Дима, смотрит на его живот и произносит: «Тебе уже говорили, что у тебя цирроз?» «Нет, еще», – отвечает Дима. «Так вот, я говорю, у тебя цирроз. Поздравляю тебя. Собирайся, топай домой» – говорит доктор, держа в руках медицинскую карту, в которой написано большими буквами, что Дмитрий Владимиров – БОМЖ. Это звучит как издевательство. Доктор поворачивается и пытается уйти. Тут я, от возмущения забыв про вежливость и правила этикета, говорю: «Пациент никуда не пойдет». «Почему?» – на лице доктора удивление, смешанное с отвращением. Поясняю «Статья 30 «Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан», Пациент имеет право на облегчение боли. Не принимая пациента, вы нарушаете закон». В ответ – молчание и опять попытка уйти. «Вы должны откачать воду из живота, проколоть ему антибиотики и обезболивающие, тогда он сможет дойти до поликлиники и получать плановое лечение», – говорю я вслед уходящему врачу, повторяя рекомендации, данные врачом скорой помощи. Он оборачивается и угрожающе спрашивает: «А вы кто?» Объясняю, что я – социальный работник общественной организации «Ночлежка». Ответ следует незамедлительно: «А я врач». Доктор уходит. Мы с Димой остаемся сидеть, не понимая, что нам дальше делать. Берут? Не берут? Дадут справку? Не дадут? Пытаюсь узнавать – никто не знает. Ищите, говорят, доктора.
Звоню на горячую линию Комитета по здравоохранению. Мне отвечают: «Асцит? Гепатит? Боли? Если доктор сказал, что плановая помощь, значит, плановая». Понимаю – все! Искать защиты прав пациента больше негде. Пытаюсь узнать, где ближайшая поликлиника, чтобы пойти туда. Женщина из Комитета, объясняет, что в ближайшей не примут, нужно идти в поликлинику ПО МЕСТУ РЕГИСТРАЦИИ. Еще раз пытаюсь объяснить, что пациент без документов и без регистрации. Не знает, куда направить. Опять тупик. Начинаю соображать, что делать будем. Как Диму обратно с ул. Костюшко на пр. Ветеранов довезти. Но тут Диму берут на рентген, потом на отделение. Слава Богу! Теперь ему хоть что-то сделают. Но оказывается, что это еще ничего не значит…
В больнице карантин по гриппу, меня к Диме не пускают, доверенность на представление его интересов не оформить, поскольку у пациента нет паспорта. Мобильный телефон у него разрядился, зарядное устройство Дима забыл в подвале. Звоню в справочное через день: Дима лежит на отделении. Успокаиваюсь, не выгнали через пару дней – лечат, значит, может, полегче будет.
Через две недели – звонок. Диму выписали ровно с таким же животом, как и положили. Воды стало еще больше. В больнице ему не делали ничего. Только обезболивающие кололи. Спрашиваю, что сказали? Какой прогноз? Какие рекомендации дали? Дима сказал, что не объяснили ничего, что делать, не сказали. В справке написано, что надо пить антибиотики. Ребята уже купили, Дима начал их принимать. Был конец декабря, я не смогла поехать к Диме, потому что заболела гриппом. Попросила ребят как-то отвезти Диму в Боткинскую больницу (в здравпункт для бездомных) в надежде, что там не откажут. Дима был готов попытаться идти, несмотря на боли. Взяла с ребят обещание позвонить и рассказать, чем закончился визит. Мне не позвонили, на мои звонки ответа не было.
Потом я уехала в запланированный отпуск.
По приезде долго спрашивала у коллег из проекта «Ночной автобус», не приходили ли ребята с проспекта Ветеранов, не известно ли что-то про Диму. Но то автобус на юг не ездил, то ребята к автобусу не приходили. Потом как-то ушло из внимания, оттеснилось другими делами.
Сегодня, 18 февраля на собрании в «Ночлежке» коллеги сказали, что Дмитрий Владимиров умер тогда же, в декабре, не дойдя до больницы Боткина. Нет больше Портоса…
Почему я пишу эту историю?
Потому что хочу сообщить вам о Диме? Да. Мне очень жаль, что я его не сфотографировала. Мне очень жаль, что у меня от Димы остались только медицинские справки об отказе в медпомощи, которые я хотела сохранить, чтобы за него побороться. Дима был неплохим парнем, не опустившимся, не дающим опуститься другим, он очень хотел жить, он хотел вернуться на работу, у него было много специальностей, он хорошо зарабатывал, пока не заболел…
Потому что хочу рассказать о состоянии нашей медицины? О том, что она не принимает бездомных? Да, хочу. Это очень большая проблема и ситуацию с оказанием медицинской помощи бездомным очень трудно улучшить.
Но не только об этом. Я хочу рассказать вам о себе. Точно такая же ситуация происходила неоднократно и происходит сейчас с моей мамой, которую увезли по «скорой» в больницу, где она лежит без помощи. Ей, в отличие от Димы, даже обезболивающих не делают. Хотя у моей мамы есть паспорт и полис, у нее есть удостоверения ветерана Великой Отечественной войны, одного из тех, кому власть во всех заявлениях раздает реверансы в год юбилея победы во Второй мировой войне.
Я хочу рассказать вам о вас. Если вам придется попасть к одному из врачей, которые осматривали Диму (три раза в больнице № 15) и в больнице № 26, которые должны были оказывать Диме помощь в больнице № 26, то вряд ли они вам помогут. Если можно не помогать одному пациенту, то почему они будут помогать другому?
Я хочу рассказать нам о нас. У страны, где так относятся к своим гражданам, нет будущего.
Возможно, Диму нельзя было вылечить. Возможно. Но ему точно можно было облегчить страдания, чтобы он не умирал в мучениях. Ему можно было объяснить, что с ним происходит. С ним можно было обращаться, как положено обращаться с пациентами в медицинских учреждениях. Положено по клятве Гиппократа, которую дают врачи. Положено по закону. Положено по Конституции. Необлегчение страданий длительное время квалифицируется международными документами как пытка. Больница – это не место для пыток. Да и пытать Диму было точно не за что.
Вот такая получилась история. Не Дюма, точно.
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий